Комбат против волчьей стаи

— Это другая история. Когда-нибудь расскажу, если жив останешься. А жив ты останешься, пока будешь рядом со мной.

— Ну, десантник, и медалей с орденами у тебя!

Что, тоже в Афгане?

— В Афгане, в Афгане, мать его так!

Расчет Комбата оправдал себя на все сто. Теперь Щукин готов был повиноваться Рублеву беспрекословно, понимая, что перед ним не просто какой-то засранец с улицы, а настоящий боевой офицер, не потерявший своего достоинства и не спившийся, как он.

— Я тебе, слушай, все расскажу. Да кстати, как тебя зовут?

— Борис Рублев.

— А я Семен Щукин.

Мужчины пожали друг другу руки, пожали крепко, по-настоящему, как положено.

— Пойдем, Борис Рублев, будем разговаривать, Ты уж меня прости, откуда я знал, кто ты. Думал просто так, бандит какой-нибудь, м. ., лицо у тебя суровое,  — Щукин хотел сказать «морда», но понял, что это слово будет здесь неуместно. И принялся рассказывать все, что он зная.

К приезду Подберезского Комбату было уже все известно, вернее, было известно то, что знал Щукин.

— Не густо,  — сказал Комбат.

— Я рассказал все, что знаю и видел. Тормоз меня в префектуру водил, уговаривал, там его знают, уже были готовы к встрече.

— От Тормоза толку никакого, его, наверное, до сих пор от поезда отскребают, а поезд моют,  — вставил Андрей Подберезский.

— Слушай, Рублев, вот еще. ., знаешь,  — Щукин оживился,  — у тебя закурить нету?

— На, кури.

Щукин закурил, зажигалка дрожала в его руках, дрожала и сигарета.

— Не знаю, не знаю,  — пробормотал Щукин,  — может, вот что тебе поможет. Ведь у Тормоза тоже начальник есть, а то что тот тип начальник, это как дважды два. Когда мы подъехали, возле префектуры уже стояла хорошая машина, новая — «фольксваген-гольф», в ней сидел мужик. Тормоз сразу к нему побежал, не ждал пока тот подойдет, а сам бросился со всех ног. А когда вернулся, то уже с деньгами, наверное, ему мужик дал.

— А как выглядел тот мужик? Номер машины ты запомнил?  — без всякой надежды спросил Комбат.

— Конечно, запомнил.

Комбат хмыкнул, явно не ожидая подобного ответа.

— Как это ты умудрился? И на какой хрен ты его запоминал?

— У него номер — год моего рождения. Я сразу это подсек.

— Вот это дело, и какой же у тебя год рождения?

Щукин с гордостью назвал. Комбат изумился, Щукин оказался его ровесником, хотя в бритом виде и смотрелся несколько моложе.

— Это хорошо, это уже полдела. А «гольф» у него какой?

— Белый, новенький, сверкает как кошачьи яйца, как утюг. А чего я на номер глянул? Потому что подумал, а вдруг как деньги фальшивые мне дают, куда я потом с ними заметут, посадят. Зачем мне это? Я же все-таки офицер, не фальшивомонетчик, не валютчик какой-нибудь сраный.

— Это хорошо. А мужика того ты узнал бы?

— Какого мужика?

— В машине, который сидел.

— Я его видел мельком. Темный такой, смуглый.

Волосы долговатые, уши закрывают и челка такая, как у Гитлера — набок,  — Щукин показал на себе.

Но его непослушные седые пряди так не укладывались. Комбат улыбнулся. Подберезский тоже рассмеялся.

— Ну ты, мужик, даешь.

— Что даешь? Что? А кто это такой? Чего он ржет?

— Это Андрей Подберезский, тоже парень с фотографии.

Щукин захотел подшутить, спросить:

«А этот почему жив? » — но не осмелился.

— Значит, так,  — пробурчал Комбат,  — Андрюха, ты все слышал?

— Все, Иваныч.

— В ГАИ у тебя есть знакомые?

— Найдутся.

— Узнай, если сможешь, кто хозяин белого «гольфа», фамилию, адрес, или на кого машина записана.

— Узнаю, Иваныч, завтра же буду знать. Напрягу мужиков, у меня есть два лейтенанта знакомых.

В тир приходят пострелять, ты их, наверное, знаешь?

Закладки